Когда ты получаешь свой первый в жизни поцелуй и не знаешь девчонку, которая его подарила, воображение может подсказать любое ее имя. Легкое касанье девичьих губ, и ты, до этого не целованный, ломаешь голову о том, кому они — эти влажные, теплые губки принадлежат. Вы удивитесь, как такое возможно, но жизнь создает перед пацанами куда большие загадки, чем эта. Только нужно быть готовыми их разгадать. Мне пришлось повзрослеть и оказаться в шаге от пропасти, чтобы захотеть найти ответ...
... Я появился на школьном дворе, когда забава была в самом разгаре. Собачий лай, болезненный и тоскливый, возвещал, что не происходит ничего хорошего. Наша школьная собачка Кнопка, любимица девчонок, металась по двору с прицепленной к хвосту связкой жестяных консервных банок. Дикие, действующие на нервы звуки железа и звериной боли. Дикие выходки. Парни с моего класса придумали эту забаву, хохотали, как обезбашенные, и швыряли в Кнопку камнями, дабы она металась, а не стояла на месте. Неужели в четырнадцать лет нельзя придумать развлекуху посерьезней, чем мучать слабое животное? С такими вот правильными мыслями мне и предстала эта картина. Мое сердце сжалось от увиденного издевательства, но не у меня одного. Сбежались девчонки-одноклассницы и громко требовали от пацанов прекратить. Никого из учителей, как на беду, во дворе не было.
— Ну, хватит! — кричала Полинка Ершова, пытаясь выбить камень из рук Стаса, заводилы и школьного хулигана. Он увернулся, и запустил камнем в Кнопку, на этот раз, попав прямо в голову. Собачка взвизгнула, а Стас перехватил замахнувшуюся руку Полинки. Лена, Оля, Таня и еще несколько девчонок пытались прекратить это безобразие, взывали к совести пацанов и всячески их пугали. Но тем было точно пофиг. Я бросил сумку в сторону и подбежал к Кнопке. Она словно почувствовала во мне свое спасенье, сама взобралась на руки и прижалась, уткнув головку в мою грудь, пока я спешно отвязывал банки. Краем глаза замечаю, как замерли пацаны и нахмурился Стас.
В этом классе я так и остался «новеньким», хотя и отучился в нем полгода. Был эдакой «белой вороной», парнем «не их круга». С одноклассниками не сдружился, слишком разными оказались интересы и принципы. Я уже махнул рукой на факт, что в классе пацаны меня не жалуют. Маленький худощавый, я слыл «книжным червяком», зубрилой и не мог пользоваться у одноклассников авторитетом — в отличие от Стаса. Я своей выходкой явно испортил его игру. Слышу в свой адрес одобрительные возгласы девчонок и вижу приближение Стаса ко мне. Сейчас начнется. Отпускаю Кнопку, читаю ее благодарный и подбадривающий собачий взгляд. Беги, малышка, и держись от них подальше! Кнопка, вильнув хвостом, укрылась в своей будке, а я приподнимаюсь с колен. Он уже стоял рядом и угрожающе уставился на меня. Как обычно, свысока. Здоровая дылда, этот Стас.
— Слышь, «Сучок», — назвал он меня производным от моей фамилии. — Тебя кто-то просил ломать кайф?
— А для тебя другого кайфа нет? — в ответ, стараясь максимально спокойно, спрашиваю я. Ощущаю, как трясутся коленки. Я не должен показать всем своего страха. Знаю, что Стас не упустит случая меня задвинуть или даже уронить на место. Потеют ладони...
— Я всегда говорил, что ты, «Сучек», придурок, — объявляет Стас. — Тебе не будет больно, если ты сейчас перед нами, пацанами, попросишь прощения за этот облом. И на коленках!
Ах вот как. Ты больше ничего не хочешь?
— Да ты обалдел, Стас? — слышу я злой голос Ленки Павловой. Очень симпатичная, эта Лена. — Сейчас «классную» позовем, пусть с тобой разбирается.
— Оставь Сашу в покое. Он правильно сделал, — заступаются за меня другие девчонки. Ситуация накаляется, даже толстая Танька перестала жевать свой пирожок. Она постоянно жевала пирожки, из-за чего ее так и называли. Одноклассницы подбежали и попытались обступить меня, но Стас и парни не дали им этого сделать, оттеснив в сторону.
— Ну так что? — грозно спрашивает Стас, загораживая меня от девушек. — Давай на колени, «Сучок»!
Очень хочется этому балбесу поставить меня на колени. За то, что я не похож на тех, кто лебезит перед ним, и конечно за то, что не похож на него.
— Да пошел ты, — отвечаю я, смело и презрительно. Какая-то бестолочь унижает меня, да еще перед девочками. Страх улетучился, на его место пришла злость и еще что-то другое. Мужские амбиции, так я оценил это потом. Сжимаю ладони, но не успеваю, Стас, натренированный в драках, с размаху лупит меня кулаком в челюсть. Звон раздается в ушах, и я навзничь падаю на асфальт...
Стас с компахой быстро ушли, а девчонки помогли мне подняться на ноги и участливо принялись лечить мою травму. Полина схватила протянутый Таней платок и приложила его к треснувшей губе. Ловлю себя на мысли, что во всей отвратительности картины приятно, когда самая красивая девочка в классе, Полина Ершова, ухаживает за тобой. Порыв ветра забросил ее распущенные волосы мне на плечи, а распахнутые голубые глаза смотрели в мое лицо, пока она аккуратно вытирала с губ капельки крови. Никакая мощь кулаков не помогла бы какому-нибудь Стасу добиться от нее того же, о внимании Полинки парни могли только мечтать. Лена стряхивает с моей спины дворовую пыль. Слышу утешающие и успокаивающие напутствия.
— Ты еще дашь ему сдачи, — говорит Полина.
— Молодец, не испугался, — добавляет Лена. В душе неловко, что стал центром сочувствия девчонок. Я спас их любимицу Кнопку, но знаю, что всей своей сутью, как и она, вызываю лишь жалость. Я слабее такого как Стас, и не только его. И понимаю, что после этого случая пацаны еще раз это докажут. И ЭТО — не заставило себя ждать.
В пятницу, в раздевалке, после урока физкультуры, когда все начали переодеваться, Стас вдруг сделал сигнал рукой, и ко мне подлетело несколько одноклассников из числа его «свиты». Я и опомниться не успел, как они схватили меня за руки и выкрутили их за спину. Остальные парни сделали вид, что ничего не происходит. Стаса в классе боялись все.
— Так-так, — озвучил ухмыляющийся Стас. — Ну что, бабский любимец, пора тебе навестить твоих подружек.
Этот жлоб захохотал, и смех был подхвачен его подельниками. Никогда не забуду тот злосчастный день. Даже Димка, единственный, с кем я общался в классе, потупился и отвернулся к стене.
— А теперь приведите его «в порядок», пацаны, — скомандовал Стас. Дальнейшая расправа надо мной была отвратительна. С меня была сдернута майка, а затем, одним рывком — спортивные трусы, и я оказался нагишом. Издевательства сверстников перешли мыслимую черту. Я вырывался, но бесполезно. Меня вытащили из мужской раздевалки и подтащили к смежной женской, где в тот момент после урока переодевались наши девчонки. Стас с деланной вежливостью постучал, девичий голос ответил, что не заперто, он резко толкнул в двери, и меня, словно футбольный мяч, вкатили под пацанячий хохот и женский визг в девичью комнату. Голого и униженного. Дверь за спиной мигом захлопнулась.
За доли секунды девчонки поняли, что произошло. Я, как могу, пытаюсь прикрыться ладонями. Одноклассницы ахнули и сами похватали свои одежды, прикрывая полураздетые тела.
— Девчонки, ему стыдно, отвернитесь! — слышу я команду Ленки. Сам краем глаза вижу, как она успевает прикрыть свою обнаженную девичью грудь.
Так и не стало известно, кто из них погасил в эту минуту свет. В той раздевалке, где, в отличие от мужской, не было окон, стало темно, как в яме. Ничего не вижу, едва заметны лишь силуэты и сконцентрирован запах девичьих тел. Первый раз в жизни этот запах так близко, бьет мне в ноздри, и плохо лишь то, что вдыхаю я его в такой постыдной для себя истории. Замираю, пытаясь сообразить, что делать, и внезапно ощущаю — телом, а не глазами, как рядом оказывается чья-то девчоночья фигурка. Не вижу, кто это, но фиксирую ее близость с собой вплотную. Ее руки ложатся мне на плечи, и внезапно чувствую влажное, мокрое касание своих пересохших от стресса губ. Легкое приятное щекотание. Нежное теплое столкновение, первое в жизни. Женские губы. Как она нашли ими мои — в темноте? Их обладательница отходит, и я, ослепленный во мраке, так и не рассмотрел ее. Вся тьма заняла не более минуты, пока девчонки кое-как оделись, и Полина протянула мне пару отысканных на ощупь полотенец. Оля с Леной с угрозами лупили в двери, и вскоре парни, затеявшие этот прикол, перестали их держать и отпустили...
Я, уже одевшись в пустой мальчишеской раздевалке, краснея, как ошпаренный, попросил одноклассниц не жаловаться Инне Александровне, нашей «классной». Старался не встречаться с девичьими глазами, когда они обступили меня как тогда, в школьном дворе. Мне было трудно. Я сгорел бы от стыда, если бы «классная» дала бы этому инциденту ход, Стаса и его друзей обсудили бы на педсовете, конечно, хорошенько всыпав, но я выглядел бы жертвой перед всей школой. Терпеть не могу жалости к себе. Девчонки все поняли, пообещав ничего не сообщать. Только потом я узнал, что кто-то из них все же нарушил обещание.
Через неделю я вхожу в класс, спеша на первый урок. Почти все одноклассники уже были на своих местах. Вдруг замечаю у себя на стуле большой черный пакет. Что это такое? Открываю его и достаю то, что никогда не ожидал бы найти в классе. Боксерские перчатки!
Все обернулись в мою сторону. Из перчаток на пол выпадает открытка и залетает под парту Ольке. Та подбирает ее, снедаемая любопытством, разворачивает и громко читает вслух:
— «Саша! Поздравляю тебя. Желаю оставаться добрым и становиться сильным. Этот подарок — тебе. Жду, с любовью. Твоя П.»
Услышав это, кто-то присвистнул, кто-то хихикнул, зашептался, но реакция была у всего класса. Я выдернул открытку у Ольки из рук, и вся ситуация наверняка получила бы дальнейшее обсуждение, в том числе и насмешки, но тут дверь в класс открылась, и вошла Инна Александровна, наш классный руководитель, учитель языка и литературы. Молодая красивая девушка, Инна не так давно окончила институт, и наш класс был ее первым педагогическим опытом. Меня она любила за начитанность и за прекрасные, на ее взгляд, сочинения. Все сели.
— И перед началом уроком давайте поздравим нашего изменника — Сашу Сучкова!
Никто, кроме Инны и загадочной «П.» не знал или не хотел знать о моем сегодняшнем дне рождения. По команде «классной» все зааплодировали, даже Стас!
— Пожелаем ему успехов в учебе, быть хорошим товарищем и сильным мужчиной!
Она узнала об издевательствах одноклассников надо мной, решил тогда я.
— Ему уже сегодня пожелали быть сильным, — со смешком подсказал кто-то с парней.
— Ну вот и отлично, — ответила Инна Александровна, задорно сверкнув своими яркими карими глазами. — А сейчас все пишем сочинение.
Она прописывает названия трех литературных тем на доске — на выбор.
— Пишем все, кроме именинника! — продолжила «классная». — Для него — отдельная тема.
Ученики заинтересованно уставились на «классную». Я напрягся. Инна выводит текст на оставшейся специально для меня четвертинке доски.
«Как я стану сильным» — читают все. Почему-то краем глаз окидываю наших девчонок. Я раскрываю тетрадь...
... На следующий день после уроков захожу в городскую школу бокса, с подаренными перчатками на плече. С просьбой принять меня в секцию получаю от тренера оценивающий мою маленькую худощавую фигурку взгляд, вопрос о возрасте и последующий смешок. Что ж, меня не удивить насмешками. Я настаиваю на своей просьбе.
— Подтянешься на турнике четыре раза — посмотрим, — объявляет тренер, молодой и крепкий мужик, свой вердикт. Я слетел с перекладины после второго раза. Тренер уже собрался меня отправить, но я продолжаю ему возражать. Перчатки, подаренные неизвестной поклонницей, будто вселяют в меня уверенность и толкают вперед. Мысль о том, что «П.» купила их зря, я принять не могу. Я не отступлю.
— Упертый парень, — звучит за моей спиной.
Мужик в спортивном костюме, уже в возрасте, осматривает меня с ног до головы. «Старший тренер» — мелькает у меня в голове.
— Виктор Петрович, не впечатляет он меня, — объясняет свою позицию «молодой». «Старший» словно не слышит его, подзывает меня к висящей боксерской «груше».
— А ну ударь по ней правой. Бей что есть силы.
Я представил себе физиономию Стаса. Замахнулся и резко влепил кулаком в «грушу». Она покачнулась, а кулак обожгло от собственного удара. Всю злость за свои унижения я вложил в этот удар.
— Хлесткий удар, ничего так, — одобрительно заметил «старший».
— Мощи маловато, Петрович, — продолжает критиковать «молодой».
— Нормальная мощь для его веса, — спорит Петрович и уже обращается ко мне. — Так хочешь тренироваться?
— Хочу, — уверенно отвечаю я.
— Набор вообще-то закончен. Но подтянешься четыре раза, принимаю тебя прямо сейчас, — повторяет задание Петрович.
Снова смотрю на турник, где минуты назад ничего не вышло. «Этот подарок — тебе. Жду, с любовью. Твоя П.», — вспоминаю я и цепляюсь руками за перекладину.
— Раз... Два... Три... Четыре... Молодец!
Я опускаю руки и падаю вниз...
* * * *
Я опускаю руки и падаю вниз.
— Раз... Два... Три... Четыре...
Тело от удара словно разлетелось на две части. В эти секунды, лежа на ринге, первая его часть слушает отсчет рефери, неумолимо ведущий к объявлению нокаута, вторая давит на первую — «встать»! Самое трудное заставить себя драться, когда уже, кажется, все кончено. Я привстаю на колени, пелена с глаз спадает, и они быстро включаются в происходящее, настраивая мозг к продолжению боя. Сейчас, главное, не мешать своей воле — наисильному, что есть в мужчине. Она, воля, все сделает сама. Отгонит боль, мобилизует тело и включит чувство злости. И моя воля справляется. На счет «девять» я уже сосредоточен и готов к борьбе. За спиной слышу подсказки Петровича. Соперник — немец, и по-русски все равно не понимает. Удар гонга, и мы продолжаем. Шестой раунд, а все только начинается. Мы двигаемся на ринге, бьем и не жалеем друг друга под рев болеющей толпы. Тут соперник открывается, и мне понадобилась доля мига, чтобы поймать этот момент. Кулак врезается немцу в челюсть, выбивая с нее брызги крови, второй входит в живот, и спустя секунды рефери считает уже над моим противником. Я расслабился, только услышав счет «десять».
— И претендентом на бой за звание континентального чемпиона по версии WBO становится Александр Сучков! — доносится до меня. Я поднимаю руку, но сам готов упасть от обессиления и счастья. Петрович обнимает меня первым. Следующий бой будет за чемпионский титул, я это заслужил. Неплохо так для двадцати пяти лет, считают все.
— Ты как в нокдаун-то попал? — спросил Петрович, вытирая меня полотенцем. Тренер есть тренер. Даже в момент победы его интересуют мои ошибки.
— Задумался.
— О чем? — Петрович недоволен. Одиннадцать лет своей тренерской жизни он вложил в меня и теперь пытается понять, на что может отвлечься его воспитанник, сражаясь на претендентском поединке.
— Вспоминал, кто мне подарил мои первые перчатки, — с усмешкой, перекошенной от разбитой губы, отвечаю я. Меня поздравляют, щелкают вспышкой фотографы. Через канаты ринга ломятся девчонки-поклонницы получить долгожданный автограф восходящей звезды. Давайте, я жду вас, милые!
Внезапно свет прожекторов и короткие юбки поклонниц исчезают. Все происходит за один миг, и я погружаюсь во тьму. Как тогда, в школьной женской раздевалке. Ничего не понимая, отчаянно тру ладонями глаза.
— Петрович! — зову я растворившегося во мраке тренера.
— Что, Саша? — слышу я голос рядом.
Я говорю то, во что не верю сам.
— Ничего не вижу.
... Мне 25, и я верил, что жизнь бесконечна, как вселенная, создавшая меня ее центром. У меня нет жены и даже любимой девушки, потому что уверен, что успею их завести, выбрав лучшую в мире. Растущая слава, успешный переход в профессиональный спорт и перспективы стать мировым чемпионом давали мне силы и веру во время. Время — мое, знаю я, и я властен заставить его работать на себя. Потому что оно любит меня. Я так считал до этого дня, когда направлялся по коридору лучшей столичной клиники на прием к врачу. Здесь я прошел короткое обследование по требованию Петровича после того, как я буквально на минуту потерял зрение от недавнего боя. Это от нервов, с кем не бывает, подумал тогда я. Зрение вернулось быстро, и я раздавал автографы девчонкам, пялясь на их оголенные специально для меня стройные ножки. Несколько из них пихнули мне листочки с номерами телефонов, обычное дело.
Настрой доктора показался мне каким-то особенным. Своим строгим умиротворенным лицом он был похож на ангела, сидящего на плече грешника перед страшным судом. Предложив стул, достал мои рентгеновские снимки. Первым в нокаут отправилось мое сердце, когда оно сосканировало речь врача перед оглашением диагноза.
— К сожалению, должен вам озвучить... — услышал я зов ангела к себе.
Что?...
Опухоль мозга... В его недоступной для операбельности части. Потери зрения станут чаще, потом глаза ослепнут навсегда и вместе с тем ненадолго, ибо далее все закончится... Вопрос двух-трех месяцев. Клиника сделает многое, чтобы продлить мне этот срок, уверяет врач. Но шансов на полное выздоровление — нет. Следствие частых ударов по голове и недолеченных головных травм. Следствие постоянной борьбы за успех. Плата за цель быть лучшим... Тело, как и в последний раз на ринге, раскололось надвое. Одна часть вникает, задает вопросы, ловит шансы, цепляясь за соломинку жизни, вторая отбрасывает факты, не веря ни во что, кроме того, что плохие сны быстро заканчиваются. Я заставляю две половинки объединиться в единое целое — оно мне еще понадобится. Отказываюсь от госпитализации, пообещав лечь в хоспис через пару недель, поднимаюсь на ватных ногах и выхожу из больницы в отторгающий меня мир...
Страшно... Не хочется смерти... Я теперь не кажусь себе центром вселенной. Я только начинаю жить, а уже боюсь закрыть глаза. Боюсь, что открою их, но не увижу свет. Все может начаться быстрей, чем спрогнозировал врач, если дам сожрать себя стрессу. Моя жизнь мне напомнила рефери с отсчетом до «десяти». И что я должен успеть раньше, чем цифра дойдет до «десятки», и я, истощенный болезнью, удалюсь в свой нокаут?... Заставляю себя не раскиснуть, покупаю маме цветы и на автомате еду домой.
Опущу последующие несколько дней. Реакцию тренера, реакцию мамы. Близкие мне люди, которых я подвожу своей болезнью, и их слова, наполняющие успокоением и надеждой, но с плохо скрываемым отчаянием. Я не мог от них это утаить, слишком мало осталось времени. Петровичу нужно будет готовить себе нового чемпиона, а мамочка... Я всегда жил с ней, и мне больно сейчас даже смотреть на ее борьбу за собственного сына. Они с тренером пытаются связаться с зарубежными клиниками, пересылают копии моих анализов и снимков. Петрович подключил Федерацию бокса, но я не хочу им мешать, а равно как и слабо верю в благополучный исход. Доктор, поставивший диагноз — лучший в столице, и первые ответы-консультации по диагнозу моим близким от зарубежных специалистов лишь подтверждают его врачебный класс. Мне лишь остается его принять вместе со своей судьбой.
А сейчас я сижу с бывшим одноклассником Димкой в кафе на набережной, и мы выпиваем — он — пиво, а я — свой традиционный напиток — свежевыжатый морковный сок. Мысленно смеюсь, вспоминая слова мамы о том, что морковный сок — «вечное здоровье». Я выпивал его даже перед интимными свиданиями с поклонницами, и жаль, что теперь уже не до них. Признаю, что ни одной из женщин, кроме мамы, я не нужен по-настоящему. Я никого не успел в себя влюбить, порхая от девчонки к девчонке в перерывах между тренировочными циклами.
Или я неправ?
— Скажи-ка, Дим, — спрашиваю я. — А кто мне тогда подарил те боксерские перчатки? На мой день рождения? Помнишь, о чем я?
Димка мысленно улетел на 11 лет назад, потом ответил:
— Не знаю. В классе тогда пошушукались какое-то время, но так никого из девчонок и не вычислили. Никто не видел, как эти перчатки положили.
«Жду, с любовью. Твоя П.». Может, она до сих пор ждет меня? Я после школы не особенно с одноклассницами-то и виделся, точнее сказать, не виделся вообще. На всевозможные встречи выпускников я из-за загруженности спортивной карьерой не попадал. А ведь тот подарок одной из влюбленных в меня одноклассниц изменил всю мою судьбу. Я не попал бы в бокс, и не... Дальше продолжать не хотелось.
— Как же найти ее? — говорю я Димке мысли вслух.
— Замучили школьные воспоминания? Тебе мало поклонниц или ради интереса? — весело, по-своему трактует он мое любопытство. — Давай прикинем. «П.». Этих «П» у нас в классе было всего две — Полинка Ершова и Ленка Павлова. Первая буква либо имени, либо фамилии. И обе девочки — высший класс.
Я и тогда думал об этом, всматриваясь еще долго то в Полину, то в Лену, пытаясь зацепить подсказку, их симпатию ко мне и что-то большее. Но они до самого конца школы хоть и относились ко мне хорошо, однако ничем не подтвердили текст той открытки. Но и тогда я понимал, что мне следовало быть более решительным. Сделать встречный шаг — это уже зависит от парня. Мои дни подходят к концу, о чем Димка, конечно, не знает. Они, как капли ушедшего дождя, высыхающие под ярким солнцем. Нельзя дать испариться последней капле.
— Димка, — сказал я. — Ты со всеми общаешься. Помоги мне найти девчонок.
... Я сижу в авто возле дома Полины. Уже вечер, и я надеюсь, что узнаю ее. Номер телефона не нашел, только ее адрес, и сейчас всматриваюсь в сумерки, стараясь не пропустить знакомую и одновременно незнакомую для себя женскую фигурку. Стройная брюнетка на высоких каблуках с по-прежнему распущенными волосами уверенно шагает к парадному. Я выхожу к ней.
— Саша, — сперва удивленно, растерянно, но затем с довольным, теплым огоньком в глазах произносит Полина. Принимает большой букет роз и вбирает своим вздернутым носиком их аромат, одновременно всматривается в меня, будто видит впервые. Я сильно изменился, отмечает она.
— Изменился? — деланно недоумеваю я. — И как же?
— Подрос, — смеется Полина и целует меня в щеку. Она видела меня по телевизору, но только сейчас, по ее словам, заметила, насколько я возмужал. Стал другим. И она, как и я ее, ну очень рада меня видеть.
— Если ты только сможешь, давай поужинаем вместе, — предлагаю я. — В любой день, когда у тебя получится.
«Только не затягивай» — хотел добавить я, но деликатно сдержался. Я знал, что она замужем. Прочла ли Полина мои мысли или была какая-то другая неведомая мне причина, но услышал то, на что рассчитывал лишь в душе:
— Поужинать с тобой? — лукаво улыбается одноклассница. — Да хоть сейчас.
... Когда девчонка взрослеет, у нее появляются другие привычки, а детская уверенность школьной красавицы сменяется самодостаточностью и стилем. Но глаза, ее голубые жемчужинки остались теми же, во всяком случае, для меня. Именно об этом я думал, когда мы с Полиной сидели в ресторане за легким ужином, запиваемым вином и морковным соком. Она много расспрашивает обо мне и о моем пути к успеху, с удивлением узнала, что у меня нет постоянной девушки, и я до сих пор веду образ жизни холостого ковбоя.
— Наверно, нет отбоя от девчонок, — с улыбкой замечает она. — Красивым мужиком ты стал, Саша. А был маленьким и незаметным. Но я тебя замечала, умного и смелого мальчика.
Вспоминаю касание Полининых пальцев, когда она вытирала мне платком разбитую Стасом губу. Она красива той сформированной красотой, которую получают в награду юные девчонки, как результат отношения к себе и своей внешности. Полина ярко раскрылась, как женщина, и ее муж наверняка дорожит ею.
— Всякое бывает, — холодно ответила Полина на вопрос о ее семейном благополучии, взгляд ее резко стал грустным, и решаю больше не трогать ее личную жизнь. — Да, я задерживаюсь... Буду позже... Да, с мужчиной... Как хочешь, — отвечает Полина уже кому-то в трубку, последние фразы звучат резко, и мне не сложно догадаться кому. Отключила телефон и грустно посмотрела в окно.
— Не обращай внимания, — промолвила тихо она, затем снова обернулась ко мне, деланно улыбнулась и переключила разговор на другую тему.
... Мы подъехали к ее дому, вышли из автомобиля и направились к подъезду. Настал момент прощания, и я знал, что, скорее всего, больше не увижу Полину. Момент истины, то, ради чего я, собственно, с ней встретился. И она не спешит домой, будто ждет какого-то вопроса или предложения. В своем возрасте я научился понимать, желает девушка тебя покинуть или нет.
— Полина, — обращаюсь я к ней. В горле пересохло, а мозги улетели куда-то далеко, на годы вспять. — Ответь, только честно... Ты подарила тогда мне боксерские перчатки?
Полина не успела ответить, как дверь парадного резко, шумно открылась, словно выпуская разгневанного джина из бутылки. Именно таким парнем-джином и выглядел Полинин муж, подскочивший к нам для выяснения отношений.
— Ты с кем шляешься? — мельком глянув на меня, с визгом вопрошает этот мужик. На вид он старше Полины, и, явно увидев нас в окне, мигом спустился выразить свои чувства.
— Это Саша, мой одноклассник... — пытается максимально спокойно объяснить она, но спокойствие дается ей с трудом. Я догадываюсь, что подобные разборки в их семье не редкость.
— Я все вам поясню, — говорю я, но мужик реагирует не лучшим образом.
— А ты заткнись! — бросает он мне, и вдруг хлестко, с размаху бьет ладонью жену по щеке. Полина вскрикивает и хватается за ударенное место, а я за секунду оказываюсь между ними и перехватываю летящий кулак взревновавшего муженька уже в меня.
— Саша, прошу! Не бей его! — испуганно с криком просит Полина. Я сдерживаю гнев, стараясь отключить эмоции. Сжимаю ему кисть, подавливаю ее вниз, и вскоре мужик уже лежит с заломанной рукой под моими ногами, высыпая угрозами и истекая слюнями. Кроме жалости он никакого чувства у меня не вызывает, и не потому, что я поставил его на место. А потому, что он довел себя и свою жену до таких отношений.
— Саша, отпусти его, — со слезами произносит Полина. Она плачет навзрыд, и я подчиняюсь ее просьбе. Мужик приподнимается, зло смотрит на меня и, похоже, наконец, узнает парня из спортивных программ. Потупившись, переводит взор на свою жену. Ну как мне теперь оставить одноклассницу этому «отелло»?
— Мне пора, — говорю я Полине и после паузы неуверенно добавляю. — Помиритесь?
Полина жестко посмотрела на мужа, затем — мне в глаза.
— Поехали, — твердо сказала она мне. — А ты оставь меня в покое! — вскрикнула она с новыми брызгами слез мужу, когда тот попробовал ее отговорить.
Я ничего не уточнял, когда мы снова уселись в машину, просто двинул прямо, пока — в никуда. Я понимал, насколько мог понять мужчина, ее состояние — быть униженной супругом на глазах у одноклассника после дружеского ужина. Ждал ее слов. Девушка молчала, вытирая слезы и потекшую тушь, лишь изредка продолжая всхлипывать.
— Бьет часто? — наконец, первым спросил я.
— Да, — подавленно ответила Полина с горечью в голосе. — Замучил своей ревностью. До свадьбы еще так-сяк, а потом началось... К каждому столбу. Не жизнь — а... А я ведь ни разу ни с кем... И детей я не хочу рожать от него из-за этого... Чтобы они все это видели...
Она сыпала своими признаниями, и я не утешал ее, давая девчонке выговориться. Вспомнил, что даже в школе не видел, как Полинка, первая красавица в классе, плакала. В зеркальце салона видел ее печальные глаза. Я сам принял решение, куда мы едем, дома сегодня ей делать нечего. Мужику точно нужно прийти в себя и подумать.
И ей тоже. Мы входим, и я открываю дверь калитки.
— Это моя дача, — сообщаю я, пропуская Полинку вперед в небольшой пригородный домик. Уже ночь, и девушке нужно выспаться. Она уточняет, останусь ли я с ней, и, поймав в голосе просьбу, ответил утвердительно. Достаю припасенную бутылку вина.
— Пей со мной, — потребовала она, уже порядком успокоившись, и я наполнил бокалы. Редко, почти никогда не нарушал спортивный режим, но в свете последних событий... Вечер, переросший в глубокую ночь, продолжился, мы молча чокнулись и выпили. Потом я приложил компресс к женской ударенной щеке, не включая по ее просьбе свет. Зато темноту рассекли зажженные мною свечи. Ощущение того, что мы с Полинкой одни, надавило на горло. Она была близко, на интимной дистанции, пока я лечил ее щеку. Краем глаза посматривал на ее вырез на платье, приоткрывающий соблазнительно выпирающую грудь. Почувствовал, как гладит мою руку благодарная девичья ладонь. Горячая и нежная. Отмечаю, как ситуация заполняет бетоном мой член в брюках. Он твердеет и просит от Полинки того же, что и моя рука.
— Спасибо тебе, Саша... — прошептала она.
— Я постелю тебе внизу, а сам пойду наверх, — предложил я, не веря в то, что говорю. Рациональная часть мозга вещала, что девушке после стресса нужно побыть одной, но другая... Я ее попробовал выключить — пользоваться моментом и соблазнять бывшую одноклассницу в период ее семейной дрязги мне показалось не по-мужски. Быстро помог постелиться Полине и с давлением на себя выговорил:
— Спокойной ночи, Полина, — и получив ответное «спокойной», поднялся на второй этаж. Лег, но сна нет и близко. Нужно выспаться, заставляю себя отключиться и уже проваливаюсь в дрему, как слух, еще не выключенный сном, улавливает движение надо мной. Открываю глаза. Зрение мне не изменяет — надо мной склонилась она. В темноте блестит ее взгляд. Так блестит женская красота, которая всегда меняла мои правила.
Момент, когда нет смысла задавать вопросы. Просто отбросить мысли, сомнения и сделать то, что хочется. Полина сбрасывает накинутое на себя одеяло и остается в нижнем белье. Ровная линия ног, переходящая в оголенные бедра, узкая талия и холмики налитой груди — завороженно рассматриваю этот сексуальный пейзаж. Длинная, зовущая к ласкам женская шейка. Полина вылезает на меня, я приподнимаюсь и за секунду ловлю ее губы. Обоюдный поцелуй, жадный, горячий, переливающий друг в друга нерастраченную страсть. Ее ручки обвивают мои плечи, и заваливают на кровать. Она водит по моим губам язычком, щекочет торс кончиками распущенных волос и усиливает этой щекоткой нахлынувшее возбуждение, а мой член распирает от сидящей на нем Полининой попки. Затем девушка отольнула, одним щелчком расстегнув бюстгальтер за спиной. Он летит на пол вместе с остатками моих колебаний, а глаза впиваются в обнаженную белоснежную грудь. Розовые сосочки Полины заводяще уставились на меня, я усаживаюсь и попеременно обхватываю их губами, лаская языком, а она постанывает и ерошит мне волосы. Мои руки жадно, нетерпеливо, как в юности, стаскивают с одноклассницы белые, под цвет тела, трусики, Полина помогает мне, и трусики присоединяются к бюстгальтеру, а их хозяйка — ко мне. Ее голая дырочка прислоняется к моему лобку, мокрая и открытая.
— Сашенька... — слышу я на ухо, которое тут же получает ее поцелуй и легкое игривое покусывание. Отмечаю, как рад тому, что у Полинки улучшилось настроение, пусть и от предвкушения предстоящего секса. А может, не только из-за него, но и оттого, что я рядом... Я хочу думать так. Глажу ее великолепные грудки и констатирую, как ее ручка сжимает снизу мой напряженный конец. Она начинает водить им в руке, и тело дает сигнал «пора», пока я не кончил преждевременно.
— Иди ко мне, — прошу я, и за секунду обнимаю скользнувшую под меня женскую фигурку.
— Хочешь меня?
— Безумно...
— Тогда бери...
Аккуратно, будто боясь повредить, я ложусь на нее сверху и ныряю в Полинку, направляемый снизу ее заботливой и нежной ручкой. Член, изнывая от нетерпения, наконец-то, погружается в теплое влажное лоно. Начинаю вводить его, постепенно ускоряю темп, ударяя между широко раздвинутых девичьих ножек. Полина крепко обхватила меня, разряжая тишину дома стонами, и я подхватываю их, разбавляя своими. В первой близости узнаешь о женщине многое, то, что не скажешь по ее виду. Она шепчет мне ласковые слова — часто, что для моего опыта немного непривычно, ее поцелуи сродни укусов пчелки из-за того, что к губам добавляются зубки и кое-что еще отличало ее от моих прежних пассий. Но все было ново и великолепно, по-настоящему. Полина кончила, сцепив ступни красивых ножек за моей спиной, когда я, приподняв ее за упругую попку, резко вошел сверху. Вскрикнула, как девочка-школьница, которая что-то интересное нашла и обрадовалась находке. Доволен и я, наблюдая ее улыбку на лице с закрытыми глазками после оргазма. Она быстро пришла в себя и потребовала продолжения. Теперь вверху была Полина, и я наслаждался видом насевшего на меня ее роскошного тела. Она терла мой член свой дырочкой и выводила нас на новый пик удовольствия. Я же, в первый оргазм не в силах сдержаться, вытащил член, желая кончить на кровать, но она быстро среагировала, подскочила на корточки и заботливо направила фаллос себе в ротик. Плотно сжав его губками, как капканом, заглотнула вовнутрь и не выпустила, пока последний толчок спермы не затек в ее гортань. В такие минуты открываешь о женщине высшую истину. Мое тело, которое секунды назад сотрясалось, замерло и повалилось, как от удара в ринге...
Потом я входил в нее, когда она расвернулаась на четвереньках ко мне своей изящной попкой, вскрикивая в такт моим толчкам (ее любимая поза), и одной половинкой мозга (по причине отключки второй) думал, как невероятно все происходит. Вечер встречи с девчонкой из класса может закончиться так. В школе я мог о таком только подумать (особенно закрывшись в ванной), сегодня мне стоило сил на это решиться, а сейчас, глядя на маленькую дырочку ее великолепного ануса, осознаю, что нет вечера неожиданней этого. И бесконечно благодарен уходящей от меня жизни за этот подарок. Полина, уставшая от нерастраченности чувств с ревнивцем-мужем, отдавала мне поток своих скрытых, подавленных желаний. Я просто принимал их с ее встречными толчками задом навстречу моему члену и ловил наслаждение. Она кончила еще раз, уже зарычав, как тигрица, а затем плавно сползла на живот. Все женщины оканчивают по-разному, мелькнуло у меня. Вот уж точно, сколько женщин, столько и окончаний. Я навалился на нее с финальным импульсом, вошел максимально глубоко, споймал реакцией разлив с паха горячей волны, и вылитая сперма на попку обессиленной Полины подтверждает девушке мою благодарность.
Когда мы утром проснулись, Полина лежала, прижавшись к моей груди и с мужской ладонью на своем бедре. Словно мы, а не она с тем мужиком были супружеской парой. Я даже готов был в это поверить, и тут Полинка приподнялась, навалилась мне на грудь, улыбнувшись, заглянула в глаза, и стала серьезной. Она собиралась сказать мне что-то важное.
— Ты спросил вчера, я ли подарила тебе те боксёрские перчатки...
Я замер в ожидании признания. Она.
— Саша, — проговорила Полина, — О чем я жалею больше всего, так это о том, что не я подарила тебе те перчатки.
Она засмеялась и поцеловала меня в губы.
Я вез ее домой спустя час. Она отказалась пожить в доме и отказалась от моей помощи, пока не помирится (или не разведется) с мужем. Я в душе не хотел этого примирения, но здравый смысл подсказывал, что мне в моем состоянии нечего ей предложить. А ждала ли она предложения, я решил не спрашивать даже себя.
— Мне нужно вернуться, — грустно, но твердо объяснила Полина. — Он любит меня, сильно. Если я уйду от него, он напьется, потом сопьется, ну и дальше — ничего хорошего.
Измена изменой, но муж остается для нее близким человеком. Иного объяснения подобного проявления участия я подобрать не мог.
— Передай ему, что если он еще раз тебя ударит, я к нему заеду поговорить по душам, — сказал я, когда мы подъехали к Полинкиному дому.
Одноклассница снова рассмеялась.
— Обязательно передам. Теперь точно не ударит. И я первый раз за нашу супружескую жизнь не ночевала дома.
Она — супер, достойная любви любого парня. Но очень устала от своей жизни.
— Полина, — признаюсь я. — Ночь с тобой — лучший подарок для меня.
Полинка улыбается комплименту, целует меня в щеку. Я все еще чувствую от нее запах совместной ночи, но знаю, ему, запаху, суждено улететь в безнадежное прошлое.
— Береги себя, Саша. И звони. Непременно.
Она дошла до парадной, я смотрю ей вслед, и тут получаю резкий приступ головной боли. В глазах почернело, утро превращается в ночь. Полина исчезает, а я остаюсь в машине — один на один со своей бедой.
Кто же та «П»., которая подарила мне боксерские перчатки?...
