Теперь третьего родишь (РАССКАЗ)

Двойняшки кричали, как целый вольер голодных обезьян.
Растерянная мама, озираясь по сторонам, пыталась их укачать. Это было жалкое зрелище.
Иван наблюдал за ней, потом сказал:
— Мертвому припарки. Есть хотят.
— Я знаю, — виновато отозвалась мамочка. — Но где мне их кормить?
— Да прямо здесь!
— Но... Я их грудью кормлю, а... домой не могу попасть, мамы дома нет, и ключи унесла... и без нее я никогда не... Их же двое, — развела она руками, оправдываясь за то, что их так много.
— Если стесняешься, пойдем вон туда! Там уж точно никто не увидит. Пойдем, я помогу, — Иван решительно встал.
Они и так были в глубине парка, но он вел ее к самой дальней и темной аллее. Мамаша неуверенно шла за ним, на ходу укачивая орущую коляску.
Она являла собой неописуемое сочетание детскости и матерости, от которой у Ивана скребло в яйцах. Лицо у нее было совсем моложавое, с ямочками и взглядом растерянного ребенка, которого вдруг вселили в чужую жизнь и чужое тело. Новые обязанности превратили его в закрома для орущей двойни: футболку распирали увесистые, как у матерой бабы, титьки, набухшие молоком, бедра раздались вширь, руки-ноги запухли.
— Вот тут давай, — распорядился Иван, подводя ее к скамейке в конце аллеи. Рядом, на столбе, висело объявление: «Внимание! Разыскивается...» — Хотя нет. Давай воооон там...
— А... а... я стесняяяяюсь! — совсем по-детски заскулила мамочка, закрыв лицо руками.
— Так! Малые у нее голодные, а она стесняется! А когда тебе в роддоме между ног смотрели, как они оттуда вылазили, ты тоже стеснялась? — гремел Ваня, как пророк, подталкивая ее к скамейке. Греметь приходилось изо всех сил, чтобы перекричать двойню. — Давай, а то у меня щас мозги лопнут...
Она изумленно глядела на Ивана. Потом села на скамейку, робко взялась за край футболки и задрала его выше пупка.
Ваня шагнул к ней и решительно рванул футболку кверху. Мамочка ахнула, и на свет Божий вывалились две наливные дыни, каждая размером с ее голову.
— Руки подними! — Приказал Иван.
Через секунду она была голой по пояс. Иван сглотнул, глядя на распухшие соски. Мамочка взяла один орущий сверток и стала неуклюже прикладывать его к сиське. Второй продолжал орать.
— Ты что? Обоих! Давай сразу обоих! — закричал Ваня.
— А как?
— Как, как! Титек-то у тебя сколько? Щас помогу...
Он уложил оба свертка мамочке на руки, приладил их к соскам — и через пару минут свертки дружно чмокали, впиваясь в пухлые сметанные шары. Вой прекратился.
Мамочка, застыв, чтобы ничего не испортить, удивленно смотрела то на них, то на Ивана.
— Уфф, — сказал тот. — Аж уши заложило.
— А я привыкла, — сказала мамочка.
В ее голосе тоже слышалась густая, грудная женственность, проступавшая откуда-то из глубины. Сейчас, когда двойня занялась делом, это было очень заметно. — Они почти все время кричат. Одного накормлю — другой кушать просит. Я не знала, что можно вот так, двоих сразу... Спасибо вам...
Двойняхи чавкали, и на личике у мамы проступала гордая улыбка, как у девочки, которой поручили взрослое ответственное дело. По животу у нее текло молоко, затекая в пупок.
— А муж где? — спросил Иван.
— Где-то, — отвернувшись, ответила мама. Улыбка слегка потухла.
— Ясно. Эх ты, богиня плодородия!... Сколько им уже?
— Пять месяцев.
— А тебе?
— Позавчера восемнадцать было...
— Ого! Ну, с днем варенья тогда!
— Спасибо...
Мимо проходили редкие прохожие, и мама с голой грудью отчаянно розовела, выворачивая от них шею, как гусыня. Иван смотрел на нее, стоя рядом, потом подсел на лавку.
— Уснули, — шепотом сказал он.
— Почти, — так же отозвалась она. — Если не выкормить — скоро проснутся.
Но свертки чавкали медитативно, в блаженном трансе сытости, и вскоре розовые ротики, блестящие от молока, отвалились от сосков.
— Давай их в резиденцию, — прошептал Ваня. — Давай помогу!
Двигаясь, как в замедленной съемке, они переправили свертки в «резиденцию», и полуголая мамочка стала вытирать платком молоко с живота и грудей:
— Течет и течет, как из коровы, — пожаловалась она. — Нацедила уже полный морозильник...
— Тебя давно уже не трахали, да? — вдруг спросил Иван.
Мамочка изумленно смотрела на него.
— Чего смотришь? Давно уже, говорю, не ебалась. Да? А хочешь ведь. Ой, как хочешь!..
— Нет... — лепетала та, отползая от Ивана на край скамейки. Но он, вместо того, чтобы облапать ее, вдруг наклонился и взял в рот сосок.
— Так они делали? Да? — спросил он, всосав теплый комочек. Мамочка пыталась вывернуться, но быстро прекратила и закрыла глаза. Иван сосал ее, причмокивая, как двойня, и месил рукой вторую титьку. Оттуда, как из пульверизатора, брызгало молоко.
— Прекратите... Что вы де... — бормотали пухлые губы.
— А бедра танцуют. Чпокаться хотят, — сказал Ваня, когда мамочка стала откровенно стонать. — А ну-ка...
Без разговоров расстегнув ей джинсы, он рывком приподнял мамочку с лавки и стянул с ее бедер все, что на них было.
— Ноги подними!..
— Что вы де... Тут же люди... Парк... — хныкала голая мамаша, не сопротивляясь. Она была пухлая, свежая и розовая, как безе. Между ног чернела колючая шерсть, когда-то бритая и отросшая заново.
— Заткнись! А ну-ка...
Затащив ее за скамейку, Иван приказал:
— Раком!
Мамочка повиновалась, закрыв глаза. Розовая попа откарячилась, Ивану подставилось влажное веретено. Крякая и причмокивая, тот щупал его (оттуда прямо-таки брызгало клейким соком, как из сосков), потом добыл агрегат — и сразу засадил по самые яйца. Мамочка задергалась и запищала.
— Ты вся отовсюду течешь. Девочка-фонтан, — рычал он, наседая на розовую задницу. Яйца с чавканьем и хлюпаньем колотились о мокрое. — Хорошо тебе? А?
— Даааа... — донесся грудной стон. — Ааа... Ааааа...
Он ебал ее деловито, без лишних эмоций, как опытный кот, а она хныкала, извивалась в его крепких руках, рыла макушкой траву, билась и маялась, будто хотела убежать от ебущего члена. Потом вдруг кончила с ревом и хрипом, обмочив Ване штаны.
Тот уже заправил член обратно в футляр, а она все дергалась по инерции, смакуя каждый отголосок своего густого, стыдного телесного счастья. Потом повалилась в траву.
Иван так же деловито гладил ее по бокам и бедрам, примостившись рядом. Мамочка всхлипывала.
Вдруг нагнувшись, он поцеловал ее в нос. Потом небрежно сказал:
— Теперь третьего родишь.
На мамочкином лице горела неописуемая улыбка блаженства и горечи.
— Чего ж он бросил-то тебя, такую вкусную? — спросил он. — Я бы ставил и ставил тебя раком, ставил и ставил... с утра до ночи... и целовал бы...
Мамочка молчала. Потом сказала:
— Темнеет.
— Ага...
— Надо отсюда выбираться. Тут насильник, знаете?... Три случая уже.
— Ну да. Поэтому ближе к вечеру и надо поторчать тут, в закутке. Авось заинтересуется?... Шутка юмора.
Они помолчали. Потом мамочка со стоном поднялась:
— Надо идти. Кормить... режим и все такое, — бормотала она, не попадая ногами в трусы. — Спасибо вам! И... извините...
— Дык как ты их кормить будешь-то сама? Тут сноровка нужна, — засуетился Иван. — И вообще... темно уже. Сама сказала — насильник. Проводить надо. Тебя как зовут-то?
— Ирой.
— Вау! А меня Иваном. Ну, сама посуди: может Ромео бросить свою Джульетту? А? — допытывался Иван, помогая ей одеться. — Ну вот... А то вдруг насильник...
Они говорили полушепотом, чтобы не разбудить спящих близнецов. Кое-как нахлобучив на Иру ее тряпки, Иван повел ее по аллее, обняв одной рукой за талию, а другой, толкая коляску.
Неведомо откуда взявшийся ветер сорвал со столба объявление и понес прочь, будто в нем уже не было нужды.
1 комментарий
  1. Гость
    Хороший, добрый рассказ. Так в жизни и бывает, с нормальными людьми. Заводит простота и настоящесть.

Добавить комментарий

Комментарии

Maxxx
Классная сучка
samof
ссылку кинь
Гость
СОСУ парням до30лет глотаю славянск попу даю 0951244549 парень
Гость
СОСУ парням до30лет глотаю славянск попу даю 0951244549 парень
Артем
Саачать видео